Что гонит молодого пса в высоту? Что заставляет его бросить все и стремиться вверх? Лишь страсть к острым ощущением. Странно, что Аргентум чувствовал себя живым лишь тогда, когда ощущал адреналин в своей крови. В противном случае жизнь казалась подростку неописуемо скучной и жалкой, не достойной внимания.
Но, оказываеться, не один он был таков. Возле голого, обцелованого ветрами дерева ввоседал матерый волк. Было видно, что зверь уже достаточно повидал на своем веку. Он был крепло слажен, статен, и, как Аргентуму показалось, слишком уж истертым. Но его всегда восхищали подобного рода звери. Они были для молодого волченка подобно хорошей, поучительной книге, лакомым кусочком. С помощью их он мог прикоснуться  ктому, что всегда, испокон веков считалось идеалом, и чего следует придерживаться.
С жадностью Аргентум вдохнул холодный воздху, прикрывая глаза от кайфа. Ему всегда нравился этот момент. Когда твое тело начинает немного перестравиваться, в голову лезут мысли, которые бы в нормальном состоянии бы не полезли никогда. Зеркало... Отразить встретевшегося тебе на пути, полностью перенять его привычки. Странная особенность, высшая степень обояния, когда ты уподабливаешься своему собеседнику. Голубые, зеркальные глаза уже преобрели всю то же безумное спокойсвие, которое присутсвовало в глазах сидящего волка.
Слакие моменты. Любимые.
Голова медленно наклонилась, плечи приподнялись. Аргентум не контролировал процесс. Организм сам перестраивался под нового встречного, уподобляясь ему.
Странно, но этот новый тип оказываеться совсем не тот, каким показался изначально. В голову Аргентума начали влазить воспоминания из собственной жизни. Вот он, ещё совсем маленький лежит, прижавшись к брюху матери. Отец склонился над ними... самый яркий образ отца, который сохранился в воспоминаниях подростка. Вот безумная мать кричит, с пеной у рта... Остановить, остановить эти нахлынувшие ведения! Не дать завладеть целиком. Ни за что... Они не выносимы.
В тоже самое время в душе появилось странное сожеление обо всем селанном. Будто бы спутника мучили угрызения совести. Но слишком уж вялыми и незаметными они были.
Это пока было все, что сумел расчувствовать Аргентум в матером.

Аргентум немного вздрогнул, услышав бодрый и в тоже время немного вызывающий голос матерого. Он прижал уши к голове, немного отступил. Все-таки, каким бы не был наглым этот подросток, он все же был не в силах не уважать это грозное величество. В тоже время от бодрого голоса попахивало какой-то фальшью.
- А что сказать? Пожелать ли доброго утра? Так ты сам видишь - оно доброе, - в тон ему откликнулся полукровок, продолжая изучать своего нового знакомого.
Странно, но волк нравился Аргентуму. А тех,к то мог ему понравиться можно по пальцам одной руки пересчитать. Ведь в каждом новом знакомом Аргентум искал изъян, каждую ошибку он не прощал. Она наоборот вызывала желание проучить ошибвшегося, что бы предь не допускал никаких оплошностей.
Потому что такой жестокий мир. Просто потому что он не нравился Аргентуму таким, какой он есть. Ему нужен был идиал. Сладкая утопия, где всем весело и хорошо вместе. Приторные мечты, что когда-нибудь родиться новая, другая, полная свободы  и радости жизнь. И в этой жизни все будет просто замечательно: светло и радостно.

Аргентум улыбнулся шире. Нет, этот волк ему опредленно нравиться... От него так и тянуло волшебным запахом долгожданного спокойсвтя и даже, можно сказать, какого-то успокения. Не смотря на его искрящиеся не добрым светом глаза, он внушал доверие, как внушает доверие старый, облезлый дом, в котором, может, никто и не жил. Но когда посмотришь в пустые глазницы его окон - сразу становиться не жутко, а спокойно на душе. Этот матерый принадлежал именно к таким домам.
- А почему бы и нет? - Аргентум опустил зад на землю, обвив длинным хвостом тощие лапы. - Отличное место для "доброго утра".
Он и правда так считал. ему и в правду казалось, что место просто замечательное. Когда ветер треплет шерсть и от высоты кружиться голова. Дыхание смерти слишком близко подкрадываеться к полукровку. И ему то нравиться...
Ему надоело жить. Ему надоело видеть наглые морды. Он жил во сне. Все вокруг было не настоящим, пластмассовым и не правильным. Он даже терял себя, плавая в это ймутной жиже... Вспоминаня кто он такой лишь тогда, когда опастность подкрадываеться слишком близко и кровь кипит в жилах. Ему остаеться либо ждать перемен, либо умерет. Что, в сущности, одно и то же.